(by the way, here is his ; and yet, without having any perceptible talent for this and understanding beforehand that the visitor will only briefly look at the copy as at the most boring detail here; therefore, a little later, , he may declare once and for all: Yes, everything was exactly like that; and, evaluating it from the side or in a mirror, he may remain completely satisfied with , of course, the hero’s actions and features; to duplicate self-portraits in uniforms—I beg your pardon!) and so, Yakov tried not to attract attention. In vain. —cf. , translated from the German, vol. 3, World Association , Moscow, 22 , printed by , , entrance is not paved; mud is all over. From the carriage that had arrived, two printers in aprons, soiled with God only knows what, push paper rolls directly into the puddle. The splashes created by the fallen rolls greatly amuse the workers. Having been splattered, one after another the bales keep rolling along the courtyard, getting wrapped into a finger-thick layer of loamy slush. Noticing the mischief and ruination from the third-story window, above the arch, typesetter , of , dispatched specially to Moscow on business of the , located on the , opens the window and curses the lads at the top of his lungs. In front of us stands a dandyish, slightly too elegant subject who was able to change his into the apparel appropriate for a visitor (he is wearing a fashionable wool combo and a fashionable, but not excessively so, ) and who dropped in this morning to see his old acquaintance and colleague, employed here at , and who is not in his office now—he went out, but will be right back, will just give the order to start in two colors, will collect the proofs and ask for the to be brought in; good point, after all, , one can not keep gulping only . Having heard above their heads the , the printers, whom we left below, attempt to drop all the paper cargo in a different place, which they consider dry, soiling themselves and the rolls even more than before; at the same time the movements of the printers are extremely chaotic and force one to think about the , who acquired and—according to rumors—already received a pretty for his invention, named by someone’s brilliant mind a . Attracted by the noise, the constable, a good friend of the typesetter from Moscow, and, in a way, also of the one from the capital, enters the courtyard from the street. Displaying his yellow , rattling with his spurs, and huffing under his mustache, he ascends the , unfortunately, quite greasy; in , wider than tall, but a fantastic cardplayer, skirt-chaser, not a complete fool in matters of drinking, with a saber—and altogether a great chap. Bah, —seeing him filling the door, our visitor exclaims a greeting—it has been ages! Much, much water flowed by, , replies, advancing with his hands stretched out for an embrace. What brings here? And since Nikodim sits down on one, hence Ardalyonych sits down on the other , which, purchased by the company for , , and the continuing inseparability of its parts for a moment appears to the zealous quite problematic. However, the alarm turns out to be false and the maker-up, relieved, releases a stupendous cloud of smoke that gives a reason to show interest in what club his friend is registered right now, and also in the type of the tobacco smoked by : Do prefer ? It turns out that for the last three years has had an honor to be a member of the Club, and it is a rare week that he is not at the . And as far as the tobacco is concerned—Yes, guessed, the same, manufactured in . Super-pleasant, not only the extraordinary lightness but also , and whatever would wish for. And look how convenient, everything’s already precut. Most obliged, but we’re still puffing the like before. Ah, excuse my straightforwardness, disregard them in vain, after all, You know, himself gives them praise. Really? You must be kidding! Why would I be kidding, my dearest ? I and are like and I now—namely, he is a liberal of the most unusual disposition, even though, supposedly, a and, as they say, not the last in the . What? To lie, Ksenofont , I do not have reasons—I sell it for as much as I bought it, and as far as the , do not even bother doubting, I personally offered him a light more than once. How come, do You attend his ? I am not an amateur of unreasonable modesty, the man from Petersburg answered with this spontaneous dignity that nowadays cannot be found not only in unimportant but also in , I do not hold it as my principle. Not only jour fixes, he continued, aim higher; I am an insider even at his . From there they went more briskly. Beyond the windows, the signs of the major sped by; on the , splashing with the slush the portly policeman from toes to head, the of chatter turned and, having flashed with its spokes, shot out onto the —it sped by the salons and restaurants, by mirrored shop windows and façades worth millions. They chatted about the new and about African , they agreed that the former ticks too loudly and the latter, even though boorish bandits, are quite bold—and . At the same time they recalled the trial and judgment of the robbers of the bank and the recent major , and Ksenofont did not fail to stick a pin into the Americans: Eh, what , he complained. As soon as they started talking about proper who, during the last campaign, seized about a hundred of our , , and other , and in a barbaric way the captured and cavalier guards; as soon as they touched upon the sad topic of the dozen unfortunate and from the and artillery ranks that were taken hostage and later drowned on the captured French sailing under an Italian flag and blown up near by a Turkish torpedo; as soon as they had mentioned all this, when, burdened by a stack of galley proofs, the resident head maker-up finally entered the office. On the man who came in, besides the unclean from , the untidy appearance of which only affirms the business acumen of their owner, the reader discovers pinstripe pants and a . Nikodim , why are —he barks out straight from the threshold and with a slight reproach, after only exchanging bows with the —why are screaming like a ; it can be heard as far as the typesetting hall. Have mercy, Ignaty —the excuses himself—but should they be allowed to bathe in puddles such first-rate paper? Be so kind, take a look. All three— , , and Ignaty —approach the window. Yessiree, , what else is there to say—the guardian of order concludes, having glanced at what is going on in the courtyard—and yet, paving would do no harm. But how—the typographer complains—? Well, allow me to express my curiosity, dear sir, what displeases You in our circumstances; moreover, what are You publishing here—pointing to the proofs, the police official continues his interrogation—proclamations? Give me a break, brother—the disheartened maker-up comes up with a rebuke, handing his interlocutor one of the printed sheets. Having scanned several lines, the of the heavenly color falls into unfeigned agitation: Wow, just listen, gentlemen, what kind of appetizing disguise has been observed in , living on oranges! Brazilian? asks with curiosity so genuine that one would think he spent his entire life on this subject. Its , quotes, turned transparent white, like , while its porcelain-white abdomen sprouts seven fingerlike, orange-colored growths, representing stamens of the orange blossom. Hidden under this magical attire, the constable continues reading, the spider successfully performs its deadly deeds. Just think, my friends, what a rascal! Shocking, the guest from the Neva anxiously agrees, I am at a loss for words. And also note, widens the excursus, that among the crickets we find several species that to an illusion resemble the curved-back thorns growing on the branches of inhabited by them. And the bird’s eye? The host’s question is so unexpected and seems so contradictory to the general tone of the conversation that and are startled, as if someone suddenly fired a . Do You know, Ignaty orated in the meantime, are You aware, esteemed gentlemen, what the is? I know better what a bread pie is, ruffled up like a , the visiting rushes forward with a pun. Well, should we not assume, the constable dares to enter the conversation, that the , speaking, of course, roughly, is nothing else but the eye, permit me to say, of a bird, even if quite small. , Ignaty , a bilious and highly egotistic person altogether, condescendingly replies; the name of the , the typesetter triumphantly announces, is given to the kind of , which is so rare, and for this reason also expensive, that the doors made of it in the train cars of His Imperial Majesty are priced at each. Ksenofont and were literally thrown off their positions. : The mentioned number mightily mesmerizes the opponents of Ignaty . And God only knows how long their confusion would have lasted if the , a sleepy peasant with a pitch-black beard reaching up to his dull and and with a similarly dull metal badge, did not come to say to the master that they should not be angry—the completely broke and that is why there will be no tea, but, say, if needed, there is plenty of fresh beer, brought on a pledge from the cabbie, one should only procure a deed of purchase, and if in addition to beer they had wished to have some singing girls, they should send a courier to the right away. Eh, brother, You are, methinks, not a total oaf, the policeman addresses the sentinel—and soon the table cannot be recognized. The prints and typesets are gone. In their place stand three mugs with beer, being filled, in keeping with their depletion, from a medium-size barrel that, with obvious importance, towers above the modest, but not lacking in refinement, selection of dishes: oysters; some anchovies; about a pound and a half of unpressed ; sturgeon’s spine— but also not to be called bad; and about three dozen . The Gypsies are late. Waiting for them, the companions arranged a game of lotto, and none else but Ardalyonych shouts out the numbers. Seventy-seven, he shouts out. A match made in heaven, rhymes , even though he has no match. Forty-two! We have that too, the man from Petersburg assures, although again his numbers do not correspond. Deception of is as petty as it is obvious, and as outsiders we are quite embarrassed for him; but the pretending of stands out black on white. , but being both shy and frail, now and , since he possessed what he possessed. For that reason, probably, attempts turned into complete blunders and consequently led not to the desirable but to undesirable results, again and again drawing to the gifted youngster uninterrupted, although not always favorable attention of the crowd. Do you remember how once, long ago, he let his mind wander, and a gust of the April did not wait with ripping off the from his proudly carried head? It is really not important that the street, as ill luck would have it, teeming with concerned well-wishers, kept admonishing the hero, warning: Pick it up, you will catch a cold! Ostentatiously ignoring the shouts, , , with melancholic detachment. But, you know, a certain superfluous that unexpectedly appeared for an instant in the entire subtle look of the courier (exactly like his , his grandfather used to say), diminished, even nullified his efforts to make his bodily movements carefree, froze them, made them childishly angular and exposed the daydreaming errand boy, with his feeble straighthaired head, to the curses of the mob: Scatterbrain, dimwit—the street carped and hooted. And if it were, let us suppose, not simply a slouching, chirring courier but a real from , then, with such a mediocre ability not to attract attention, it would have been immediately pecked apart. But, fortunately, it was precisely a courier—a messenger-thinker, a painter-runner, an artist-carrier, and the . That is how, either —once respectable and solid, but now thinned, , and yet even now adequately representing the sole volume of this modest home library— , the incorruptible witness and of his practical and unforgiving time, and speculated.

(вот, кстати, его ; а впрочем, , не имея к этому сколько-нибудь заметных способностей и наперед понимая, что посетитель лишь мельком взглянет на копию как на скучнейшую здесь деталь, немного спустя, все более забываясь и , уверять себя : да, так, именно так все и было; и, оценивая себя со стороны или в зеркале, оставаться совершенно довольным своими — то есть нет, погодите, его, конечно, , поступками и чертами; автопортреты в мундирах — увольте), ался . Напрасно. Трудно вообразить себе человека, который в своем неумении мимикрировать менее напоминал бы бразильского охотничьего паука или горбатых патагонских сверчков — см. , Перевод с , Том III, Издательство товарищества , Москва, , 22, и Ко, , , грязь. С подъехавшей повозки двое типографских в фартуках, вымазанных чем, прямо в лужу бумажные рулоны. их брызги немало забавляют работников. , рулоны один за другим раскатываются по двору, одеваясь слоем . Заметив безобразие и  из окна, что , над аркой, отворяет фортку и  молодцов направленный в Москву нарочно по делам товарищества , что , . Перед нами — , немного слишком изящный субъект, сменить дорожное на визитеру платье (он в модной , ) и  с утра к своему давнишнему знакомцу и коллеге, который служит тут, у , и  в кабинете теперь нет — вышел, но минуту будет назад, скажет только, чтоб начинали уж в две краски, заберет корректуру да велит : , не все ж, , . Заслышав над головою , , оставленные нами внизу, принимаются скатывать всю бумагу в иное, каковое они полагают сухим, место, еще более вымарывая себя и рулоны, причем печатников до крайности суетны и принуждают вас думать об , и — по слухам — за свое, получившее с чьей-то , пристойную уже копейку. Завлеченный шумом, заходит с улицы во двор, изволит желтеть , побрякивать и, покрякивая в усы, воздыматься по , к несчастью довольно засаленной, лестнице, , добрый , а некоторым образом и  ; в , , зато , ветреник, не выпить, при сабле — и вообще . Ба, , — его застрявшим в дверях, восклицает ему нау наш визитер, — ! Много, , , возражал , встреч тому с распахнутыми объятьями, ? И поскольку присаживается на один, постольку Ксенофонт присаживается на другой , который, будучи приобретен товариществом за , немилосердно трещит , отчего дальнейшая целокупность частей его на воображается довольно проблематичной. Однако тревога оказывается как будто ложной, и  облегченно выпускает из себя дыма, что дает повод заинтересоваться, членом записан его приятель, а заодно и , : предпочитаете? Выясняется, что год имеет честь состоять в  и редкую неделю не посещает . Что же до табаку, то — угадали, , в  фабрикованы.  — и легкость необыкновенная, и , и все, что желаете. Да вот, не угодно ли, уж и обрезано. Благодарствуйте, мы попыхиваем. Ах, напрасно вы, извините за прямоту, пренебрегаете, их ведь, знаете ли, сам похваливает. , ! Вот вам и ; я, , с  , как с вами — то есть разбору души либерал; хотя и  якобы, и, , не последняя в . Как! Лгать, , не имею — , а насчет и сомневаться не беспокойтесь, сам не огню ему подносил. Вы что же, и на у него? Скромничать я, , не любитель, отвечал петербуржец с тем непринужденным достоинством, не встретишь не у незначительных, но и у весьма не держу в правилах. Что , отвечал он, забирайте выше, я там и на свой человек. Тут поехали . За окнами уносились таблички самоглавнейших ; на , обдав слякотью , развернулся и, спицами зарябив в очах, вылетел на  — летел вдоль салонов и , мимо зеркальных витрин и  фасадов. , сошлись на том, что первые слишком тикают, а вторые хоть и бандиты, да молодцы — и . Заодно о суде над ограбителями банка и о новом крупном , причем не преминул американцам: ох уж эти мне , посетовал он. Едва заговорили о собственно башибузуках, захвативших в последнюю кампанию до сотни наших , и  и варварски плененных и , едва коснулись до грустной темы о дюжине несчастных и  из и от состава, взятых заложниками и потонувших на трофейной французской , шедшей под и подорванной под турецкой , едва упомянули обо всем этом, как в кабинете, обремененный целым бунто́м , является наконец главный . На вшедшем, кроме нечищеных от , коих неухоженность свидетельствует лишь в пользу деловых качеств владельца, читатель обнаруживает панталоны со штрипками и . Чего это вы, , прямо с порога и несколько с упреком, только отшаркавшись с , бросает он, чего это вы как вопите, даже в  слыхать. Помилуйте, , оправдывается , ж им бумагу в лужах купать, свидетельствовать. Все трое — да с   — следуют к нише. Да-, , нечего сказать, заключает , глянув на происходящее во дворе, а ведь и замостить бы . Куда, сетует типографщик, . А позвольте- полюбопытствовать, государь, чем это вам наши обстоятельства не ; , вы что же, кивая на гранки, продолжает чин, прокламации изволите публиковать? Будет вам, батенька, укорял обескураженный , протягивая собеседнику один из листов. Пробежав несколько строк, цвета впадает в неподдельную : нет, вы только послушайте, господа, какую аппетитную маскировку наблюдали , на апельсинах! ? — с любопытством настолько живым, что, мыслится, едва ли не весь его сошелся на предмете, переспрашивает . его, цитирует , стала прозрачно-белой, как , в то время как фарфорово-белое брюшко выпускает семь пальцевидных оранжевых выростов, изображающих тычинки цветка. Под этим сказочным одеянием, читает далее , паук успешно творит свое смертоносное дело. Вы подумайте, друзья мои, что за ! Чудовищно, соглашается взволнованно гость, я не отыщу слов. Обратите , ширит экскурс , а среди нам встречается ряд таких, которые до походят на назад колючки, носят на ветвях своих обитаемые ими . А ? Вопрос хозяина поставлен таким ребром и глядит такою к общему тону беседы, что с Никодим прямо вздрагивают, будто кто из тут выпалил. Знаете ли вы, между тем , известно ли вам, государи мои, что есть ? Я более знаю, что есть , нахохлившись , находится каламбуром . Да не следует ли полагать, осмеливается , что , говоря, разумеется, округленно, есть не что иное, как глаз, с  выразиться, птицы, пусть даже и небольшой. -, язвительно отзывается Игнатiй , личность вообще желчная и в высшей степени самолюбивая; , победительно возвещает , именуется род , что до того редок, в силу чего и дорог, что двери из него в вагонах Его Величества поезда оцениваются по всякая. Ксенофонт с  были буквально сбиты с . : названная цифра сильнейшим образом магнетизирует оппонентов . И бог весть, сколько длилось бы их , когда б не , заспанный  — совсем и оттого чаю не выйдет, но, , если угодно, то имеется пива, под залог у извозчика, купчую бы вот только выправить, а ежели к  прикажут, то чтоб велели теперь же курьера к  послать. Э, братец, да ты, , не вовсе , замечает соглядатаю , — и стол не узнать. ,  — убраны. На их месте — три с пивом, по мере разходу из средних размеров бочонка, с очевидной значительностью посреди , пусть и не изысканности выбора блюд: устрицы; немного анчоусов; полтора ; севрюжья спинка — , но и невозможно упрекнуть, что дурная; да дюжины две . Цыганы . их, составилась в лото, и не кто иной, как , кричит нумера. , уверяет , хоть у него снова не корреспондирует. Притворство столь мелочно, сколь и очевидно, и мы как-то вчуже конфузимся за ; лукавство же и вовсе . От , но будучи и застенчив, и деликатен, он , коль скоро владел тем, чем владел. Оттого-то, наверное, порывы и оборачивались сплошными неловкостями и в этом виде вели результату, раз приковывая к одаренному юноше неотрывное, пусть и не всегда восторженное толпы. Помните, как однажды, давным-давно, он опять зазевался, а порыв не замедлил сорвать с его тщеславно посаженной головы? Что за важность, что улица, кишевшая участливыми сердоболами, уличала героя, грозя: подберите, простынете! Он, подчеркнуто игнорируя окрики, тщательно не оборачиваясь, , , и не прекращал разъезжать — как ему непременно хотелось видеть глазами наблюдателя — меланхолически непричастно. Но знаете, некоторая избыточная , неожиданно засквозившая во всем субтильном () обличии , умалила, даже его хлопоты о беззаботности , сковала, сделала их по-мальчишески угловатыми и выдала ротозея- с его тщедушной башкой на черни:  — . И если бы то был, предположим, не просто сутуловатый разъездной, а  , то при столь же неважных способностях не подавать виду он был бы немедленно склеван. Но к счастью, то был как раз разъездной — разъездной созерцатель, посыльный художник, курьерский артист, и , что , не оставляло его в означенный вечер ни на минуту. Так, посматривая в окно или при свете  — некогда , , а теперь , , но и  достойно собой единственный том этой домашней , — и формулировал , неподкупный свидетель и  своего и  времени.